нам сказали, что третьего не дано:
эта боль превратит нас в циников или в фарш.
без обид, мол, ребята, так уж заведено:
кто-то выйдет в окно –
либо вы, либо тот, кого вы достанете.
нам действительно было несладко, но
мы играли реквием мимо нот
так бесстыдно, что получился весёлый марш.
самый весёлый на нашей памяти.
нам сказали, что мы напрасно бесстрашны так,
будто жизнь бесконечна и в ней не меняется ни черта,
что мы, дескать, наивны как дети, и это зря,
потому что вокруг – непроглядная темнота,
а у нас ничего, кроме нервно мигающего луча
разрядившегося карманного фонаря.
нас пугали и так и этак, убеждая: хлебнём сполна.
нам совали в шкаф чудищ, надеясь лишить нас сна.
нам совали в шкаф чудищ, а мы давали им имена,
мы кормили их, гладили, даже пробовали умыть.
и они выходили, когда выключалось бра –
эти бедняги, обомлевшие от добра.
такие же, как и мы.
и они выходили, тихонько ложились на край постели,
утыкались носами скользкими в наши пятки.
и мы хвастались им, что пережили неделю,
что научились прощать, как всегда хотели,
что от нас ожидали удара, а мы не ударили,
мы не перегорели,
и мы хвастались, хвастались, хвастались и рыдали.
наши чудища говорили,
что однажды мы будем в порядке,
обязательно будем в порядке.
и засыпали на скомканном одеяле.
и вот они мы – не циники и не фарш.
наши сердца не похожи на решето.
потому что мы верили и точно знали, во что.
потому что твоя любовь – это неукротимый шторм,
а боль – это тихие всплески на дне колодца.
нам сказали, что третьего не дано,
но третье всегда дано.
потому что никто не шагнёт в окно,
если ты решишь за него бороться.
© даниэль мэл
